Волчья хватка - Страница 145

145

Он просидел в затворе до вечера, и с сумерками начались искушения — суд не заканчивался под древом Правды. Сначала пришёл к срубу тщедушный от древности инок — хоть и сухожилия не подрезаны, а шёл и ветром качало.

— Знавал я деда твоего, Ерофея, — прошелестел он. — Тут слышу, внука его судили и в затвор спрятали… Уходить тебе надобно, не дожидаясь последнего слова. Оно и так известно — быть тебе каликом перехожим. А их сейчас в Сиром Урочище добрых полсотни. Вот и поделишь ты себя на столько частей — что останется?.. Уходи, я вот тебе руку подам!

— Спасибо за совет, — старости поклонился Ражный. — Пятидесятая часть — это ещё не пыль, не понесёт ветром, как мирского человека.

— Суд-то ведь сотворился не праведный, — зашептал инок. — Ослаб из ума выжил! Где ему судить и о Воинстве радеть? Стряхни железа и беги, покуда время есть. Ты ведь единственный продолжатель рода, об этом след подумать. Каликам нельзя жениться, дабы калик не плодить, а ты ещё молод, холост и сына не родил…

Ражный вспомнил суженую, и затомилось сердце… После него, уже в темноте, пришёл совсем молодой араке, может, ровесник Ражному — с оглядкой и испуганным задором в глазах.

— Сейчас только о тебе и говорят. Как ты Скифа в кулачном одолел! Никто же не видел его в бою, один ты с ним сходился. Говорят, на лету перехватил его науку и теперь ею владеешь. Научи! Я в долгу не останусь — отведу от тебя и казнь, и гнев Ослаба.

— Я его внук!..

— Ступай к Скифу, проси его.

— Да он в могилу с собой унесёт — никого не научит!

— А я не могу… Видишь, в железах.

— Я сниму их! И скажу деду об этом!

— Не ты надевал, брат…

Ближе к полуночи явился опричник, что под видом стареющего инока Радима приходил к Ражному в Урочище.

— Выведал я, какое слово скажет Ослаб, — сообщил он. — Вериги на тебя возложить и каликом в Сирое Урочище отправить. На заре придут за тобой, в кузницу поведут.

— Пусть сам скажет, а я повинуюсь его слову и казнь приму, — смиренно ответил Ражный.

— Врёшь ведь, не хочешь в цепи!

— Не хочу. Но и в мир не хочу.

— Есть выход — ступай бродяжить по свету, — посоветовал Радим. — Останешься в лоне Воинства, а когда вернёшься из странствий, Ослаб уж другой будет, а дважды за один грех не судят.

— Я бы пошёл, — тоскливо вымолвил он. — Да ведь бродяжат-то от переизбытка ярости, когда тесно становится в Засадном Полку.

Далеко заполночь Ражный увидел из оконца мерцание свечи и в самом деле чуть не сбежал из затвора.

— И ты пришла искушать? — спросил он горько.

— Нет. Ждала, когда перестанут ходить искусители, — сказала суженая. — Боялась, поддашься и уйдёшь…

— Зачем же пришла?

— Сначала хотела разделить твою участь. Забили б тебя в вериги — пошла бы за тобой в Сирое Урочище, — призналась Оксана. — Честно сказать, ждала… Хотела заклепать на тебе цепи и себя приковать к ним. И пойти так… Не бойся, не отяжелила бы груз твой, напротив, половину бы на себя взяла… Да не достались вериги ни тебе, ни мне. Обманули искусители…

— Что же мне грозит?

— А тебя, суженый, убить хотят, — свеча затрепетала в её руке. — Ослаб назначил казнь лютую — поединок.

— Достойная казнь! — Ражный засмеялся. — И мечтать не смел!.. Но с кем поединок?

— Мой дед сказал, поехали в Сирое Урочище с верижника цепи снимать, чтоб против тебя выставить. Есть там калик один буйный, по прозвищу Нирва. Не человек — зверь, столько, говорят, народу безвинного сгубил. На ристалищах двух араксов до смерти задавил…

— Пусть будет Нирва, — согласился он. Так называли аракса, который тушил священный огонь после свадебного обряда.

— Поединок зримым объявлен, — продолжала шептать Оксана. — Все иноки соберутся, что есть в Урочище, араксов из окрестных вотчин созывают…

— Ещё лучше. На миру и смерть красна…

— Я проститься с тобой пришла…

У Ражного шевельнулось сомнение: Ослаб мог предполагать, что суженая непременно побежит к нему, и поведал Гайдамаку о страстях предстоящей казни — все ещё надеялся искусить Ражного, склонить к побегу в мир…

— Что же ты меня раньше соперника жизни лишаешь? — снова рассмеялся он. — Погоди до утра и приходи на ристалище. Там и простимся, прежде чем задавит меня Нирва.

— Вот, возьми, — она достала из сумки рубаху и пояс аракса. — Гайдамак прислал… Принять просил дар, во искупление вины.

— Но завтра все узнают, чей это наряд.

— То будет завтра… А это — от меня, на всякий случай.

Оксана положила поверх одежды небольшой, узкий засапожник, только что откованный и ещё горячий. Сама же погасила пальцами свечу и ушла в кромешную, холодную тьму.

Он подержал в руке ухватистый, проворный нож, попробовал пальцем лезвие и сломал с сожалением, засунув между брёвен сруба…

Поединок был назначен на том же ристалище, где когда-то Ражный сходился на потехе с боярым мужем. Разве что стерня была не такая колкая, прикрытая, замороженная, покрытая инеем, и стожок побелел от изморози. В дубраве давно облетели листья, пахло снегом и стояла звонкая, пронзительная тишина. В такую пору Ражный обычно выходил с гончими на заячью охоту, и пока ошалевшие от радости и простора собаки, прихватив русака, гнали его по большому кругу, он легко входил в раж, взмывал в синее, знобкое небо и не хотел опускаться на землю. Гончаки уводили зайца на второй, третий круг, а он наслаждался полётом, ухватывал последнюю возможность отдохнуть от земного притяжения, ибо с началом зимы, как известно, нетопыри забивались в дупла, пещеры и замирали до весны, повиснув вниз головой.

145