— Но потом обнаружится… Она зажала его рот ладонью.
— Максам все равно, какая буду я. Целомудренная или порочная. Они любят меня.
— Чего же они делят? Какое право?
— Право первой ночи.
— Она будет первая?!
— От кого первого рожу ребёнка. С твоей душой.
Ражный снял её одежду с мольберта, бросил на кровать.
— Одевайся! И уходи…
— Прошу тебя, не спеши! — взмолилась она. — Ты не понял главного! Это вовсе не игра, не разврат! Я иду на это осознанно!
— Тем хуже! Убирайся!
— Послушай ещё минуту, не гони! Я все думала — зачем? Зачем храню целомудрие? Кому нужна такая архаика — девственность? Во имя чего страдаю, отбиваюсь, стою насмерть?! И поняла!.. Мы возродим человечество! В его благородном, божественном качестве!.. Да, именно так! Ты же сам, сам заронил в меня эти мысли! Посмотри, разве можно жить в том мире, который нас окружает? Который называет себя цивилизацией?! А мы начнём с малого, как первые люди на земле. Я стану рожать каждый год по одному ребёнку. Мы посчитали, успею родить двадцать пять — тридцать детей! Мы выведем из лесов новый, благородный народ!
— А куда вы денете старый народ? Это человечество?!
— Оно вымрет… Оно обречено на вымирание, неужели ты не видишь? Разврат, ложь, насилие! И уже ничего живого, человеческого!
— Два мужа — это нормально, да? Это по-божески?
— Мне нужно двух мужей! Один не справится!.. Ну почему в библейские времена это возможно? Почему Лоту позволено рожать от дочерей, чтобы восстановить здоровое человечество? Кто его сейчас осудит?.. Напротив, ничего, кроме благодарности! Нас с Максами невозможно осудить даже за кровосмешение!.. И разве сейчас наше время — не библейское?!
Он насильно запихал её в свитер, схватив поперёк туловища, напялил юбку, завернул в шаль. Миля как-то невзрачно сопротивлялась, однако скоро сдалась, обмякла, но голос оставался твёрдым и жёстким:
— Хорошо. Пусть будет так…. Знала, что прогонишь, но знала, зачем шла. Это трудно осознать сразу!.. Но ты Бог и волен поступать, как хочешь. Просто теперь вижу, что мой обман — благородный обман… А свадьба все равно завтра. И моя последняя молитва к тебе — приди! У меня нет родителей, так будь моим отцом. Посажёным отцом!
— Ты сумасшедшая! — крикнул Ражный в лицо, — И Максы твои сошли с ума! Вы все сумасшедшие!
Как и в прошлый раз, он вытолкал Милю на крыльцо, бросил ей туфли.
Она успела забросить эти туфли назад — буквально в узкую щель закрываемой двери.
— Пойду босой!.. Не забудь! Завтра, в два часа! Ражный закрылся на ключ, после чего вставил в петли засов и остался сам с собой, будто с холодной, тяжкой каменной глыбой…
На следующий день до полудня он не находил себе места и несколько раз, словно во сне, вдруг просыпался в момент, когда отвязывал лодку, собираясь куда-то плыть, обнаруживал себя в машине с запущенным двигателем или спохватывался, что идёт по зарастающему просёлку и прошёл уже немало.
В Зелёный Берег можно было попасть по воде и по суше…
А вечером он услышал крики на другом берегу, затем щёлкнул пистолетный выстрел — кто-то просил лодку. Это случалось редко, потому что дорогой через реку лет двадцать никто не ходил, некуда было идти: в той стороне на сотню километров никто не жил. Ражный отвязал дюральку и поплыл на вёслах…
Братьев Трапезниковых вели пять человек — участковый милиционер, три омоновца с автоматами и офицер. Вели, словно колодников в прошлые времена: каждый был в наручниках, и кроме того, третьи кандалы сковывали их вместе. И к этим третьим были привязаны две верёвки, своеобразные растяжки, чтобы держать спереди и сзади, как держат дикого медведя, когда выводят на люди. И все меры предосторожности были неслучайными: физиономии у конвоиров напоминали жареные баклажаны, особенно досталось омоновцам и офицеру, рука которого висела на перевязи. Но на самих Максах ни царапинки.
С перевозом вышла заминка, точнее, ситуация, как в загадке про волка, козу и капусту — маленькая лодка не поднимала четверых. Первым рейсом повезли двух омоновцев и участкового, так что Ражный остался на том берегу и успел поговорить с братьями. Автоматчик пытался уложить их на землю, однако Максы не послушались и сели у воды.
— Дядя Слава, ты не знаешь, кто нас выдал? — спросил младший.
— Не знаю, — проронил Ражный, ощущая гнетущее чувство жалости и опустошённости.
— Может, Агошков?.. Но мы его на свадьбу пригласили, чтоб помириться. И он пришёл.
Егерь скрывался в лесах с тех пор, как зарезал Каймака в гостинице. Его никто не преследовал, не разыскивал, однако он все равно прятался и приходил домой по ночам, принося семье пропитание. Но сам уже больше года ничего не ел, пил только родниковую воду, почернел и напоминал египетскую мумию.
— Это не Агошков, — вдруг сверкнул глазами старший. — Это ты нас выдал! Ты, дядя Слава! Потому что захотел отнять у нас Милю.
— Не правда, он не выдавал! — уже привычно — давно спорили! — заявил младший. — Потому что он честный!
— Но Миля была у него на базе до пяти утра!
Я видел, как он внёс её в дом! На руках! Видел сам!.. Это честно?
— Ну и что? Она же свободная девушка и ходила приглашать на свадьбу. Как посажёного отца.
— Зачем он взял её на руки?!
— Взял, ну и что?
— А то! Она… Она спала с ним! Гляди, он в глаза нам смотреть не может!
— Потому что за тебя стыдно!
— Ты её плохо знаешь! И его! Он же оборотень! Оборотень! Помнишь, видели в дубраве?!.. И она!
— Не сердись на него, — попросил младший. — Он от горя совсем голову потерял…